Форум » Архив Игры » Недалекое будущее. Казематы, кабинет Первого чародея » Ответить
Недалекое будущее. Казематы, кабинет Первого чародея
Feinriel: "Лишенный многого находит удовольствие в малом", - думал Фейнриэль, старательно заворачивая булочку с ягодной начинкой в бумагу. Булочка предназначалась Бетани - чародейка с утра просиживала в библиотеке, закопавшись по уши в пыльные фолианты, и что-то искала. Что именно - сообщить отказалась, ограничившись лукавым "потом увидишь" и легким щелчком по носу. На обеде она не появилась, значит, поесть забыла... С тех пор, как они оба оказались в круге, их знакомство переросло в крепкую дружбу. Бетани относилась к Фейнриэлю как к младшему брату, дразнила "фейкой" и "сосисочкой" - из-за волос, которые он зачесывал назад, и заплетал в тугую косу, отчего и без того вытянутое лицо с высокими скулами казалось еще длинней, и требовала, чтобы он носил волосы распущенными. На что полуэльф очень натурально обижался и парировал "булочкой", намекая на ее формы. И, конечно же, он не мог упустить шанс лишний раз поддразнить подругу. - Фейнриэль, - дорогу ему преградила одна из старших преподавательниц, Урсула Фит, маленькая седая эльфийка. Ее круглое лицо, едва тронутое сетью морщин, всегда выражало крайнюю благожелательность. Урсула преподавала в младших классах. - Первый чародей ждет вас, - улыбнулась она. - Первый чародей? - застигнутый врасплох, Фейнриэль так и застыл на месте с булочкой в руке. - И немедленно, - снова улыбнулась эльфийка, - между нами, дорогой, что вы такое натворили, что вас требуют срочно и к тому же через старших преподавателей? - она по-птичьи склонила голову набок, с интересом глядя на юношу снизу вверх и одновременно преграждая путь, на случай, если Фейнриэль ослушается и предпочтет отправиться по своим делам. - Понятия не имею, сэра Фит, - буркнул юноша, пряча сверток в карман. Перспектива получить выговор у Орсино, конечно, не слишком радовала, к тому же, дабы туда добраться, придется делать немалый крюк. Однако... придется навестить Бетани чуть позже. По пути к кабинету Первого чародея Фейнриэль перебрал все свои возможные проступки, но масштабной провинности, достойной вызова, так и не отыскал. Однако, перед тем, как постучать в дверь кабинета, он мысленно помолился Создателю. - Разрешите войти?
Feinriel: Фейнриэль не помнил, как, в какой момент после узкого дивана они оказались на полу - после еле слышного "все, что хочешь" - были сметены последние преграды. Он льнул к Орсино, прижимая своим телом к ковру, целуя торопливо, почти жестко в своем нетерпении, неосознанно пытаясь удержать, не отпустить - а вдруг передумает, все-таки оттолкнет, заставит убраться? И когда его порыв - скользнуть рукой по груди, по животу, и ниже, едва прикасаясь, самыми кончиками пальцев - не встретила сопротивления, понял - не оттолкнет. Последние застежки на мантии были расстегнуты, Фейнриэль стащил свою - кусая губы, стянул белье, неловко, путаясь в рукавах, дрожа то ли от прохлады, то ли от нетерпения, прижался снова - кожа к коже, и словно молнией прошило от затылка до пят. Хотелось целовать всюду, трогать везде, куда можно дотянуться - тяжело вздымающуюся грудь, - сердце колотится, словно у загнанного зверя, - вздрагивающий впалый живот, выступающую косточку на бедре, и о Создатель - скользнуть губами ниже, прижаться к нежной коже у колена с внутренней стороны, коснуться языком... В какой-то момент стянутые туго в косу волосы показались помехой, Фейнриэль зашипел нетерпеливо, дернул завязку - волосы расплелись сами, будто ждали этого момента, или их расплела магия, струящаяся сейчас по его венам вместо крови. Захотелось, чтобы Орсино трогал его - и тот, будто услышав, - или услышал в самом деле? Протянул руку, запуская пальцы в длинные светлые пряди, потянул вверх - и снова поцелуй, нетерпеливые стоны, сбитое дыхание. Фейнриэль еще успел подумать - что делать дальше? - он сотню раз видел такое в чужих снах, слышал рассказы шепотком, под аккомпанемент смущенного смеха, - но одно дело видеть или слышать, а совсем другое - делать самому... а тело уже действовало само, поймав нужный ритм, подсказывая: прижаться - живот к животу, грудь к груди, колено меж покорно разведенных бедер, и снова целовать распухшие от поцелуев губы, скулы, подбородок, шею, жадно шарить руками по телу, натыкаясь на ткань, попадая в складки мантии, сердясь на досадную помеху - он разделся сам, но на Орсино по-прежнему была его, в рукавах, должно быть чертовски неудобно, но сил нет остановиться, перевести дух, только губы, руки, частое дыхание, приподнятые навстречу бедра, влажная от пота кожа, запрокинутая голова, прикрытые веки, о, Создатель, так много - невозможно справиться со всем разом. За секунду до того, как удовольствие стало непереносимым, он зажмурился, выгибаясь, позволив себе застонать в голос, судорожно стиснул в объятиях... а затем весь мир перестал существовать.
Orsino: Орсино и забыл уже, как это бывает. Когда тебе и двадцати еще не исполнилось, и от невинного прикосновения до ушей краснеешь – с ушами тоже; сейчас Фейнриэль отдавал свою юность, свою страсть, себя – «поэтому тевинтерские магистры и предпочитают юных рабов», мелькнула гадостная мысль, словно мерзкий жук на цветке, и Орсино пришлось остановиться – но только на секунду; вместе с мыслью «позади» осталась и кушетка, а они – на полу. Прошептал на ухо: все хорошо, и коснулся языком мочки, провел по щеке; коснулся пальцами в паху, где парень уже стащил белье, нетерпеливый – конечно, будешь тут терпеть, если аж кровь вспенилась, если магия заставляет творить безумные вещи. Фейнриэль сильнее. У него мышцы, как у человека: не эльфийское кожа да кости (печальное зрелище) – и сейчас мышцы словно судорогой сведены, пульс – в бедренной артерии, Орсино словно бы выжидает – сам не зная чего, и понимая: парню сдерживаться невыносимо. Но… если уж так получилось, пусть будет. С мужчинами ничего похожего не было, зато реакции тела можно предсказать, потому что схожи с собственными. Ладно, с собственными-лет-двадцать-назад. На месте Фейнриэля Орсино, всегда не слишком сдержанный, наверное уже стонал в голос бы. А он – волосы рассыпал, мягкие волосы, тебе так лучше, чем в косичке – Орсино уткнулся носом, прижимаясь и лаская между ног. Горячечно, горячо и влажно. Всю одежду так и не снял, будто боялся: заглянут, поймают. Если так – нужно будет спрятать Фейнриэля. Он ни в чем не виноват. Даже в том, что оказался слишком сильным. Никто не вошел бы, конечно. Орсино позаботился, хотя и с другой целью – боялся, что демон их захватит; запечатанная дверь дала бы храмовникам форы… Прошептал: «Все хорошо?» - но Фейнриэль отвечал куда яснее, чем словами; словами-то всегда солгать можно, тело не соврет, магия крови – это магия тела, магия самой жизни. Смерти тоже, но смерти без жизни не бывает. Когда запрокидывает голову, он похож на мученика. Все хорошо, никаких мучений. Орсино целует и без того зарозовевшие от поцелуев губы. Чувство вины как приправа: я не заслужил этого! Не заслужил. Точно. Зато постарается, чтобы Фейнриэлю было хорошо.
Feinriel: Чувство было такое, будто он потерял сознание на пару секунд - прикрыл глаза на мгновение, опустилась черная пелена - и вынырнул в реальность. Успокаивалось бешеное сердцебиение, пот над верхней губой показался холодным, - наверное, потянуло свежестью от окна, - Фейнриэль торопливо облизнул губы, приходя в себя, понимая, что лежит, прижимаясь к Орсино, уткнувшись носом в его шею, левая ладонь на груди, где по-прежнему безумно бьется сердце, правая над головой. Наставник легко, почти невесомо, поглаживал его волосы, губами касаясь уха, слышно было его прерывистое дыхание. Он так и не убрал ладонь, что была сейчас зажата между их телами, и Фейнриэль возблагодарил ночную темноту за то, что она скрыла внезапно заалевшие щеки. В паху влажное тепло, вдоль позвоночника остывающий бисер пота. Возбуждение уже не было таким острым, магия, толкнувшая на безумие, уходила, вытесняемая возвращающейся способностью соображать, и при мысли о том, что он творил несколько минут назад, как ведром воды - окатило одновременно и стыдом и желанием. И - Создатель, он представлял, каково сейчас Орсино - чувствовал, будто читал его мысли, видимо и в самом деле ментальная связь сковала их крепче, чем предполагалось изначально, - стыд оттого, что не сумел сдержаться, не сумел остановить Фейнриэля, оказался слаб, оказался недостоин звания наставника, ласкал, целовал, творил сумасшедшие вещи, поддавшись напору мальчишки вдвое себя моложе... Все эти мысли промелькнули в голове Фейнриэля, пока он лежал, остывая, не находя в себе сил хотя бы привстать, стыдясь взглянуть в лицо Первого чародея... а потом дуновение сквозняка заставило его вздрогнуть, заерзать, и по тому, как вдруг коротко простонал Орсино, вздрогнув всем телом, а потом и бедром почувствовал - удовольствие досталось только ему одному. И - повинуясь наитию, - сам бы не понял, откуда пришло, может быть слышал, может быть, видел в чьем-то сумбурном сне, знал откуда-то, что и так тоже можно - но только Фейнриэль вдруг приподнялся, и, скользнув по телу Орсино вниз, к все еще раздвинутым бедрам, коснулся в паху сначала ладонью, робко, осторожно, - а затем коснулся губами. Сперва несмело, затем все настойчивей, лаская и языком, помогая пальцами - неловко, неумело, но... Слава Создателю, что еще ночь. И эта ночь еще не закончилась.
Orsino: Это было не только стыдно, а еще и странно. В сущности, любой опыт – это хорошо (если только это не опыт одержимости), наверное стоит думать в подобном роде. Орсино все равно не сумел бы остановить Фейнриэля – и физически получеловек был сильнее эльфа, да и магически сновидец в любом случае могущественнее обычного чародея. Это было странно, но совсем не неприятно; пока Фейнриэлева магия заполняла обоих – запахом лириума, запахом крови и грозы, - Орсино хотел только – «пусть закончится поскорее, пусть ему будет хорошо, иначе я никогда не прощу себя». Золотистые волосы прилипали к губам, а Орсино шептал в ухо – не бойся, все в порядке; будто Фейнриэль сейчас испугается и сбежит. Потом парень прижимался, горячий и доверчивый. Его нужно было укрыть мантией… или пусть оденется; влияние чар потихоньку рассеивалось, Орсино даже придумывать начал – что бы сказать… потом. Или лучше промолчать, о да. Иногда лучше молчать. Фейнриэль зашевелился неожиданно; это уже не магия ведь, - мелькнула растерянная мысль, - и затем какое-то длинное и сложное обоснование насчет ритуалов близости; иногда правда требовалось (и сексуальная магия запрещалась почти так же как магия крови – церковь опасалась всего, что слишком живое, настолько живое, как кровь или секс)… для ритуалов достаточно одного раза. «А для мальчишки – нет!» - сообразил Орсино с некоторым запозданием, уже когда Фейнриэлев язык, по-кошачьи шершавый почему-то, коснулся между ног, заставляя выгнуться – не надо, я не должен… «…не магия ведь уже». Единственное оправдание закончилось, а Фейнриэль не прятался в углу, не бежал к себе в комнату. Орсино зажмурился, а затем напротив, широко распахнул глаза – блики оплывших свечей на потолке, сквозняк колышет занавесь, несколько бумаг на полу – безнадежно помятые. «Красивый… он такой красивый». Вместо того, чтобы противиться, запустил пальцы в волосы, путаясь в длинных прядях – хороший мальчик, сумасшедший мальчик, стыдно будет – о, самой Преподобной Матери не покаешься, - но потом, позже. Гораздо позже.
Feinriel: Это было странно, это было ново. Сейчас магия не ослепляла, не глушила чувства - о, теперь Фейнриэль смог в полной мере ощутить разницу, - все было по-другому. Отсвет двух оставшихся свечей на влажной от пота коже, сбитое дыхание Орсино, его сдержанные стоны, о, Создатель - все ощущалось вдесятеро острее. Фейнриэль рискнул посмотреть наверх, от увиденного снова как сумасшедшее забилось сердце - Орсино, в чернильном ореоле смятой безжалостно мантии, светлые волосы разметались по цветному ворсу ковра, по-кошачьи выгнута спина, словно неосознанное стремление уйти от прикосновений Фенриэля - а одна кисть в его волосах, - удерживает, притягивает ближе, - пальцы другой безжалостно прикушены, чтобы не стонать в голос. Фейнриэль невольно застонал сам, протянул руку наверх, шалея от собственной смелости, поймал тонкие пальцы, отнимая ото рта, переплел со своими... Когда рассветет - все будет по-другому. Да, как раньше - уже никогда, это Фейнриэль понимал со всей отчетливостью. Но не хотел думать об этом сейчас, хотел только взять то, что ему позволено будет взять - и сделать так, чтобы Орсино было тоже хорошо с ним. Насколько сможет он, неопытный, неловкий мальчишка, все свои познания в сфере любви почерпнувший из обрывков чужих снов и разговоров, услышанных походя. Завтра - может быть, - стыд, осознавание собственной неправильности, - Фейнриэль, как мог, затолкал эти мысли вглубь сознания, - потом, все потом. А пока - выгибаться, сжимая ноги, чувствуя, как снова нарастает возбуждение, продолжать ласкать - губами, языком, поглаживая дрожащие бедра, и о, движения навстречу, как будто его... первый любовник... сдерживается изо всех сил, но нет - безуспешно, и - да, он делает все правильно! Все, все потом... Орсино долго не продержался, Фейнриэль в какой-то момент вздрогнул в ответ на судорожную дрожь, привстал, прижимая пальцы к влажным губам, глотнул с усилием. Из приоткрытого окна тянуло ночной свежестью, Фейнриэль прильнул всем телом, вслушиваясь в чужое дыхание, заглянул в глаза - так? я сделал все как надо? Теперь... хорошо?
Orsino: На сей раз удовольствие было… спокойнее, не болезненное, не мучительное; действительно удовольствие – сумасшедший мальчишка, зачем он это делает, - Фейнриэль старательный, чуть неуклюжий, по-щенячьи неловкий; Орсино давно и забыл, как это бывает, в первый… или не первый, но явно в один из первых разов. Сначала – по воле злой магии, а теперь – настояще. Хорошо, правильно. Орсино перебирал волосы, все-таки закрыл глаза, сосредоточиваясь в наслаждении; повторял шепотом – хороший мальчик. И ведь правда, так хорошо; незаслуженно, губы и пальцы, запах разгоряченного тела и губы с влажным шершавым языком – другой или другому должны были достаться, кому-то на много лет моложе и, наверное, привлекательнее. Поэтому потом, уже когда Фейнриэль заглядывал в глаза – опять по-щенячьи; Орсино обнял его, целуя в губы, и уже сейчас вместе с усталостью накрывало – «сумасшедший», в иной тональности. Ты ведь пожалеешь. Орсино целовал ученика в губы, почему-то в дрожащее веко и висок, окончательно превратил распущенные волосы в путаницу; наверное, их очень приятно расчесывать, подумалось еще. Возвращалась реальность – ночь к утру, и, кажется, за дверью пост храмовничий сменился. Орсино закрыл Фейнриэля своей мантией; тот дрожал. Нужно было что-то сказать, а слов не находилось. Орсино боялся утра; дневной свет меняет все краски. Боялся, что Фейнриэль теперь возненавидит его. Поэтому молчал… трусливо молчал.
Feinriel: Должно быть, Фейнриэль уснул на какое-то время, потому что, когда снова открыл глаза – в высоком окне увидел посветлевшее небо, еще не рассвет, эти особые, предрассветные часы, во время которых так сладко спится. Поза была неудобной, затекла неловко подвернутая рука, та, что за головой. Босые ноги заледенели, легкое дуновение сквозняка холодило спину. Орсино лежал, по-прежнему обнимая его, и кажется, так и не пошевелился, чтобы не беспокоить – укрывая своей мантией, как мог, берег от ночной прохлады. Сейчас глаза наставника были закрыты, со смягченными предрассветными сумерками чертами, он казался совсем юным, не таким уставшим, как обычно. «Он же красивый», - вдруг подумал Фейнриэль, обмирая. И, словно зачарованный, разглядывал его лицо, запоминая, зарисовывая каждую черточку – тонкие губы, неожиданно длинные ресницы, мягкий очерк скул, серебристая прядь безнадежно растрепанных волос – днем всегда уложенных в гладкую прическу, - касается щеки. Сдерживая дыхание, он смотрел на шею Первого чародея, чуть пониже ключицы темнела отметина, оставленная его, фейнриэлевыми нетерпеливыми поцелуями. Захотелось снова прижаться к ней губами, но юноша побоялся неосторожным движением разбудить Орсино, и вот тогда – все. «Все». А ведь и правда – все. Захолонуло сердце, во рту появилась свинцовая горечь – ведь и правда, вот закончилась ночь, и с ней ушло безумие, толкнувшее их в объятия друг другу. «Ведь это же я его заставил». Мысль пришла чистая, отчетливая, в неприкрытой наготе истины. Он кругом виноват. Никто никогда не слышал, чтобы Первый чародей интересовался мужчинами… ладно, интересовался хоть кем-то, а он – почему вдруг он? Юность самонадеянна, но Фейнриэль давно уже не ребенок, а перенесенные невзгоды сделали его старше, поэтому на этот вопрос ответ нашелся очень быстро. Потому что первый сделал шаг, поцеловал, и не отпускал, пока Орсино не ответил ему, даже не давая возможности отстранить его, не отпускал, он хотел, а Орсино лишь не отталкивал, покорно поддаваясь напору, как то дерево, что гнется, но не ломается – знал, боялся, что оттолкни он Фейнриэля – и тот не выдержит, сломается сам. И – о, Создатель, надо было остановиться. Да, Орсино старше и опытней, но… но как он мог? Он не должен был целовать своего учителя, даже обнять его – и то было неправильно. Да, он не знал, к чему это приведет, но наверное, мог бы… И вдруг понял – не мог. Отказаться от всего, что между ними произошло – нет, никогда. Даже если сейчас рот заполняет вязкая горечь, от осознания своей вины и самонадеянности краской стыда горят щеки, даже если Орсино прогонит его прочь, не захочет больше обучать, не захочет никогда видеть, не обнимет больше, не коснется волос, не поцелует… Каждое событие этой ночи, каждое касание, каждый вздох, стон, поцелуй – все отпечаталось в сознании, будто выжженное каленым железом. Фейнриэль осторожно привстал на локте, пытаясь не потревожить наставника, отыскивая взглядом свою одежду, а перед внутренним взором проносились картины их ночи… и это было прекрасно и невыносимо одновременно. Может быть, стоит попросить прощения. Может быть… промолчать. Может быть, спросить что им делать дальше… «Нет никаких «мы» - напомнил себе Фейнриэль. Горько и невыносимо. Сейчас надо одеться, хотя бы немного пригладить волосы – шатающийся по коридорам Каземат в предрассветную рань ученик в смятой мантии, с растрепанными волосами и сухими распухшими от поцелуев губами – торопливо облизнувшись, Фейнриэль отметил пару трещинок, - только до первого храмовничьего поста. И да, вдруг вспомнил он – дверь кабинета магически запечатана, открыть может только Орсино, а он… Может быть, окно? Мысль была отметена как еще более безумная. В комнате было холодно, а еще отчаянно захотелось в уборную. Фейнриэль поежился, раздумывая, как бы ему половчее отстраниться, не разбудив… как вдруг заметил, что Первый чародей уже не спит. Чуть улыбнувшись, машинально – и, должно быть, до чего жалко выглядит эта улыбка! - Доброе… утро, - прошептал он.
Orsino: Фейнриэль дремал, и это дало время Орсино подумать. Что делать дальше? Открыть дверь, виновато расползтись по углам – ежедневные заботы помогут не думать до вечера, а если попытаться в кое-то веки разобрать всю бумажную лавину, скопившуюся на столе, то и до ночи хватит, и не на одну ночь. Не думать, делать вид, будто ничего не произошло. Он все равно должен обучать Фейнриэля. Мораль, стыд, чувство вины – все это прекрасно на проповедях в церкви, однако речь идет о жизни и смерти. Фейнриэля *нужно* обучать, никто другой в Киркволле это сделать не может, о Тевинтере и речи не шло – было бы просто трусостью и низостью отправить его теперь. Итак, обучение будет продолжаться. Наверное, во второй и третий раз (четвертый, пятый…) подобного побочного эффекта не случится. Или случится. Если так, то… Он сглотнул, а потом почувствовал, что парень проснулся и смотрит на него. - Доброе утро, - отозвался на приветствие. Утро, строго говоря, добрым не было. Голова была тяжелой, словно от похмелья, и вообще тело ненавязчиво напомнило, что экстремальная магия и бурные ночи хороши, когда тебе двадцать, а не дважды по двадцать. Что противнее всего, «вылечить» магически подобное состояние было нельзя, само пройдет, не смертельно. Орсино слегка поморщился, а затем улыбнулся Фейнриэлю: - Одевайся, - и указал на маленькую внутреннюю дверь, - Умывальник и все остальное там. Пол был холодный и твердый. Орсино коснулся зацелованных распухших губ. Указательным пальцем, потом бегло – губами. Проще всего, просто не делать великого события. Что было – то было, что случилось… ни единая магия не способна оборачивать время вспять. Впрочем, Орсино не был уверен, что хотел изменить этот кусочек прошлого. На стене тикали массивные деревянные часы с орлейской птицей, долженствующей изображать соловья, но по мнению Орсино больше смахивающей на мелкую ворону. Пять утра. В шесть подъем, в семь – завтрак… Снял заклинание с двери. Конечно, сунься храмовники – подозрительно, чего тут первый чародей и ученик делали, явно всю ночь, но… слава Андрасте, ребята на постах обычно выполняют свои обязанности «от сих до сих», а вламываться в личное пространство не входит в инструкции. - Думаю… тебе не нужно возвращаться в комнаты учеников. Если хочешь, можешь поспать на кушетке, хотя она не особенно удобна. После завтрака пойдешь к себе, и не беспокойся насчет пропущенных сегодняшних лекций. В отличие от Фейнриэля, Орсино такой роскоши позволить себе не мог. Сейчас нужно будет привести себя в порядок, и может быть, доза веретенковой настойки хотя бы синяки под глазами меньше сделает. А Фейнриэль был свеж и прекрасен, еще прекраснее, чем накануне. Орсино отвел взгляд.
Feinriel: Подчиняясь беспрекословно, Фейнриэль подхватил мантию, обернул вокруг бедер, белье прижал к груди – смущенно, неловко, - направился к внутренней двери, - не очень-то, конечно, пристойно сверкать голыми ногами и всем остальным перед Первым чародеем, но не одеваться же у него на глазах. На ровном месте, как всегда некстати, подвернулась лодыжка, и он едва не упал. Покраснел по уши, дохромал все-таки куда надо. Лопатки щекотали длинные волосы – он не привык так ходить, распустив патлы, как девчонка, даже на ночь заплетал косу. В маленькой комнатке, закрыв за собой дверь, без сил привалился к косяку. А потом в зеркале увидел себя и оторопел. Потому что этого юношу он не знал. Розовые губы, волосы ниже ключиц, смягчающие тяжеловатый подбородок, и глаза, обычно безмятежной зелени, сейчас темные, глубокие. И взгляд… взгляд определенно изменился. Но, несмотря на побаливающие плечи и тяжесть в голове, на лице никаких следов бессонной ночи. Он занимался любовью. О, Создатель. Он. Занимался. Любовью. Несмотря на тяжесть в груди, так никуда и не ушедшую, Фейнриэль улыбнулся, упоенно разглядывая в зеркале себя нового, провел кончиками пальцев по шее, ключицам – о, Орсино целовал осторожно, нигде ни одной отметины, не то, что он - и юноше снова стало стыдно за свою неловкость. Мысль об Орсино подстегнула – наверняка он ждет, пока Фейнриэль покинет уборную, а он тут залюбовался собой… Торопливо сделав свои дела и плеснув в лицо холодной воды, Фейнриэль взял костяной гребень, лежащий на полочке у зеркала, сделал попытку расчесать волосы. В зубьях застрял серебристый волос, и юноша снова застыл, разглядывая его, словно величайшее в мире сокровище. Почти тут же встряхнул головой, провел гребнем по светлым прядям, раз, другой… Отчаянно спутанные, они поддавались с трудом, тем более что Фейнриэль торопился, стараясь и успеть поскорее и не выдирать клочьями. Наконец, решив, что попытка увенчалась успехом, он положил гребень на место и потянулся собрать волосы, как обычно, в высокий хвост… и обнаружил, что забыл ремешок в кабинете, на полу. Снова нахлынуло – на ковре, там, где они целовались до одури, до трещин на губах. Хватит. Сколько же можно. Из комнатки Фейнриэль вышел, стараясь не слишком шуметь, будто боясь потревожить хрупкую тишину утра – а Орсино уже стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел во двор. Уже застегнут на все пуговицы, глухой ворот мантии под самый подбородок. Узкая полоска кожи над воротником… Фейнриэль торопливо отвел взгляд – да что же с ним такое происходит? Ремешок, которым он связывал волосы, лежал на столе Первого чародея, должно быть, тот поднял его, пока ученик находился в другой комнате. И снова накатило – до дрожи в коленях, до слабости в кончиках пальцев. Пока Фейнриэль разглядывал стол, Орсино уже скрылся за маленькой дверью. Значит, на занятия можно не идти. Можно поспать на кушетке до завтрака… вряд ли он уснет, конечно. Юноша опустился на узкий диван, потер лицо руками, и едва не застонал – мантия, ладони, даже волосы - все еще хранили запах тела Орсино. Невероятно. Безотчетно улыбаясь, он прилег, не отнимая ладоней от лица, и прикрыл глаза. В следующую минуту Фейнриэль уже крепко спал.
Orsino: Это был почти рефлекс: застегнуться на все пуговицы, на полсотни крючков мантии – по хорошему, того, кто придумал фасон мантии первого чародея надо было приговорить к пожизненному ее ношению, - но Орсино устраивало. Плотная ткань защищала. Делала его настоящим главой магов, не оставляла открытой кожи – даже руки закрыты перчатками, кроме пальцев, одежда-крепость. При желании, лицо тоже можно закрыть капюшоном. Проводил Фейнриэля взглядом и отвернулся. Поднимал с пола какие-то листы бумаги, возвращал кабинету официальный, унылый и приличный вид. …Глотнул из горла бренди, прежде, чем убрать бутылку. Орсино уже решил, что делать. Просто жить дальше. С Фейнриэлем поговорит, но позже (о, это трусливое «закрой глаза и притворись, что ничего не происходит», но Орсино считал, что иногда это лучшая тактика). Сейчас не хватало только мучить вымотанного мальчишку «разговорами»… да и вообще, надо ли? Из окна вид открывался неважный. На внутренний двор – утреннее построение храмовников, сонные лица и глухие выкрики, грохот сапог и доспехов, на фигуры согбенных бронзовых рабов. Орсино терпеть не мог смотреть в окно, а теперь изучал и храмовников, и рабов. Он думал о Фейнриэле, о том, как тот умывается - голый мальчишка в его, Орсино, ванной комнате, если бы еще вчера кто сказал – Орсино только фыркнул бы. Да и не сказали бы. О нем ползло тысяча и сто слухов, только ничего подобного. Он всегда выдерживал дистанцию, хотя порой и обнаруживал возле комнаты «заблудившихся» старших учениц – неизменно вежливо выпроваживал. Он не заставлял Фейнриэля. Только связал себя и его заклятием взаимного проникновения – вполне можно было догадаться, что для гиперсексуального подростка «побочные эффекты» проявятся там, где проявились. Впору рассмеяться, если бы не отстраненная заторможенность – сотня деталей за окном и монотонное тиканье часов в кабинете. Фейнриэль вернулся молча, Орсино бегло улыбнулся – отдыхай. Холодная вода и зелья приведут и его в порядок. Что ж, болезненный вид первого чародея другие маги уже привыкли списывать на очередные размолвки с храмовниками; никто не удивится. …волосы расчесал, а не собрал, - вот о чем Орсино подумал, когда вернулся (в зеркале, на его удивление, особенных ужасов Тени не показали, и на том спасибо). Наверное, это неудобно, все время удерживать волосы заплетенными, не давая им свободы. Он не удержался, прикоснулся к золотистым нитям. Спящий юноша не проснулся. «У меня есть пара часов до занятий. Приготовить бодрящее зелье… и идти на лекции».
Feinriel: На завтрак Фейнриэль так и не пошел. Бродил по коридорам второго этажа, поднялся к библиотеке, спустился на первый этаж - не было желания оказаться в толпе галдящей ребятни. Когда все разбрелись на занятия - отправился в купальни для учеников, и там сидел в воде, обхватив колени, пока окончательно не замерз, после чего вытерся и отправился в свою комнату. Один раз его остановила чародейка из старших, спросила, отчего он не на лекциях. Фейнриэль равнодушно ответил, глядя куда-то мимо магессы, что он плохо себя чувствует, и Первый чародей на сегодня освободил его от занятий. Видимо, вид у него был при этом достаточно неважный, и преподаватель отстала, спросив напоследок, не помочь ли ему добраться до комнаты. В своей комнатушке Фейнриэль упал на кровать и лежал какое-то время, глядя в пространство. Думать не хотелось, при попытке осмыслить события прошлой ночи пришла вялая мысль: "Демон. Я победил демона". Радости не было. То есть... конечно, он рад. Должен быть рад. Но ведь сказал же Орсино, что в следующий раз может быть другой демон... Орсино. Фейнриэль скрипнул зубами, перевернулся на живот, уткнулся лицом в подушку. Стыдно, кошмарно стыдно. И - будь проклята память, - перед глазами снова все те же картины. Пытался подремать, ничего не вышло. Пытался отвлечься, достав книгу по истории Империи - позавчера специально же взял в библиотеке, наивно надеясь отыскать хоть какие-то упоминания о сновидцах, но так и просидел над одной страницей Создатель знает сколько, - подперев подбородок руками и уставившись в пространство. Попытался дописать начатую работу по целительной магии, оставалось только переписать начисто и добавить заключение - слишком сильно надавил на перо и сломал его, а после перевернул чернильницу на пергамент. После обеда заглянула Бетани, удивилась, увидев его без обычной прически, спросила о причине. Фейнриэль ответил, что обронил где-то ремешок, а нового пока не нашел... да и решил наконец поддаться на уговоры подруги - ты ведь хотела, чтобы я носил волосы распущенными? Довольная, Бетани чмокнула его в щеку, растрепала волосы и убежала - ей надо было проводить занятия у малышни. Недовольно хмурясь, Фейнриэль убрал пряди за уши - было ужасно непривычно и неудобно. К ужину все-таки пришлось выбраться из комнаты - голода Фейнриэль по-прежнему не чувствовал, но начала кружиться голова и бурчать желудок. В обеденном зале по обыкновению забрался в угол - радуясь, что почти не общается со своими сверстниками, торопливо сжевал свою порцию, не чувствуя вкуса, и убрался обратно в комнату, самому себе напоминая загнанного зверька. Света зажигать не стал: самые невинные детали, вроде свечей и смятой бумаги на столе напоминали о недавнем "занятии". Лежал какое-то время, глядя в потолок, а затем провалился в первый с того времени, как начали сниться кошмары, сон без сновидений. Следующий день начинался как обычно - завтрак, лекции, задания, обед... Фейнриэль так и не нашел нового ремешка, чтобы завязать волосы, постоянно теребил их, убирая от лица за уши, а они лезли в глаза, - он снова отводил их ладонью, злился... По крайней мере это отвлекало от невеселых мыслей. Вообще, как оказалось, "не думать" было проще всего. Правда, все силы уходили на то, чтобы не думать, а на то, чтобы что-то делать, оставалось всего ничего. Потому Фейнриэль передвигался, как шарнирная кукла из фарфора - не разбиться бы. А потом снова явилась Бетани, только уже с посланием от Первого чародея. Вот тут фарфоровая кукла разбилась вдребезги, хрупкое равновесие *не-думать* полетело к черту, взбесившимися лошадьми понеслись вскачь мысли. Орсино приглашал зайти вечером, "в то же время", как сказала Бетани, "продолжить занятия". Фейнриэль не удержался, спросил, не выглядел ли Первый чародей... странно, передавая сообщение? Бетани пожала плечами - нет, все как обычно, а что? "Ничего, ничего" - поторопился ответить Фейнриэль, решая одну очень важную проблему: как дожить до вечера. До "того же времени" оставалось около получаса, а он уже стоял под дверью кабинета Первого чародея, не решаясь постучать, чувствуя себя полным идиотом. Должно быть, вид у него был довольно-таки жалкий, один из молодых храмовников, стоящих на посту, вдруг ободряюще улыбнулся и подмигнул - мол, не дрейфь, пацан. Фейнриэль криво улыбнулся в ответ и все-таки постучал в дверь.
Orsino: За тот день дважды осведомились – как он себя чувствует, трижды – не случилось ли неприятностей. Шушукались за спиной (Орсино слышал прекрасно, но сплетни не имели отношения к правде: маги привыкли, что если первый чародей выглядит «краше на погребальный костер кладут», это к очередным общемаговским неприятностям). Он успокаивал кого мог – нездоровится просто. Полуправда. Даже целитель неспособен вылечить *любую* болезнь. Такую, как болезненное, словно проникающее ранение в живот, чувство вины. В первой половине еще легче было. Орсино задремал в кресле, завтрак проспал, первую лекцию свою – тоже едва не проспал, и чуть не опоздал. Сосредоточиться на теории контроля температурных потоков еще получилось, а вот практическое занятие отменил – и ученики (галдящая мелюзга лет по двенадцать-тринадцать) со счастливыми воплями разбежалась прочь. В тишине пустой классной комнаты – все те же решетки, полумрак даже в полдень и каменный холодок, не *думать* было куда труднее. Новые доводы… нет никаких новых доводов. Фейнриэля нужно обучать. «Видит Создатель, я боялся куда худшего. Я готовился к атаке демонов, к возможной попытке разорвать Завесу, к одержимости даже… то, что произошло не так ужасно по сравнению с..» Он понял, что говорит вслух. С собой разговаривает, а эхо долго перескакивает с камня на камень, теряясь между трещин. Ничего страшного не случилось. Ничего непоправимого не случилось. За магию крови платят цену в разы более страшную, а последствия иных заклятий – каннибализм, отторжение собственной кожи или внутренних органов; одержимость и безумие – «на слуху», всякий знает. Если рассуждать так, все просто отлично… тогда почему Орсино настолько тоскливо? Словно и впрямь, заправским магом крови – подчинил себе юношу, заставил… Создатель, нет, не заставил. - Я не заставлял его, - прошептал Орсино собственному посоху. Драконьи головы равнодушно смотрели в сторону. Им было все равно. Бессонная ночь свое взяла: никаких кошмаров и никакого чувства вины даже (за исключением беглой мысли уже когда касалась голова подушки – неплохо бы поработать еще, документы сами себя не разберут). И утром все по-старому… Настолько, что после обеда Орсино нашел Бетани и передал записку для Фейнриэля. Пусть приходит вечером. На сей раз приготовил даже печенье – а то в прошлый раз только бренди глотали. Смутился – не выглядит ли двусмысленно? - и пожал плечами, какая разница. «Я. Должен. Обучать. Его». Одновременно Орсино понимал, что связь-то двухсторонняя, и вполне вероятно, Фейнриэль мог решить, будто действительно чувствует нечто к учителю. Отталкивать и пытаться объяснить? Жестоко. - Заходи, - открыл дверь и, как прошлый раз, тут же захлопнул заклинанием. Поговорить, рассказать – почти как малышу «откуда дети берутся»? Ничего смешного, техника безопасности при использовании опасных заклинаний. - Добрый вечер. Печенье было свежим. Орсино жестом предложил Фейнриэлю – бери. Выглядеть серьезным, держать дистанцию? Что в таких случаях делают? Нет, если бы он женщину на свидание приглашал, то поцеловать… о Андрасте, о чем он думает… - Как ты? – сделал пасс, проверяя физическое состояние парня, бегло коснулся лба и чуть не отдернулся. «Спокойно». – Не самое… легкое заклинание, верно? Если какие-то негативные симптомы, лучше скажи сразу. Орсино уточнил, глядя в глаза Фейнриэлю: - Негативные – это боль, тошнота, слабость. Что-то наподобие.
Feinriel: Боль? Да, пожалуй. Эти два дня ныло за грудиной – оттого, как вдруг понял Фейнриэль, что и не видеть нельзя и видеть оказалось невыносимо. Или точнее, не видеть, а не иметь возможности что-то сделать, как-то разбить стену, что вдруг появилась между ними. Раньше он и не подумал бы вздрогнуть, реши учитель поинтересоваться его самочувствием. Тошнота? Может быть. Внутри все сжимается в тугой комок, так что дышать трудно. Слабость? Да. Прикосновение прохладных пальцев – единственный участок тела Орсино, не защищенный плотной тканью мантии, кроме лица, - отзывается дрожью в коленях, такой, что кажется, сейчас он просто осядет на пол. Фейнриэль опустил глаза – тот же ковер, неброский рисунок коричневого по темно-синему. И Орсино ведет себя по-прежнему, почти так же, как раньше, до их «углубленных занятий». Почти, но не совсем. Фейнриэль чувствовал, как нить, связывавшая их разумы, трепещет от напряжения, чувствовал за кажущимся спокойствием Первого чародея тревогу, беспокойство, и… нет, желаемое за действительное он принимать не будет. Хватит глупостей. А что до перечисленных симптомов – наверняка они отношения к заклинанию не имеют. Конечно же, не имеют. Прежде чем ответить, Фейнриэль потянулся за печеньем, отломил кусочек, положил в рот. Песочное. Сладкое. Его любимое. Горло сдавил спазм, и пришлось откашляться, чтобы ответить. - Я в порядке, - хрипло, - Ничего такого со мной не происходит, мессир. Вдох сквозь сжатые зубы, воздуха не хватает. Создатель, почему он стоит так близко. - Мне снова… идти в Тень? – не слыша сам себя. – Скажите, что я должен делать.
Orsino: Это просто нужно выдержать. Вот взгляд, например. Орсино аж в жар бросило, хотя кабинет у него был холодный, хоть согревающие чары поддерживай круглосуточно. Взгляд такой… как рыболовный крючок, зацепит и оставит тонкие глубокие раны, и вытащит на белый свет все то, что пытаешься спрятать. Глупо пытаться. Ментальная связь должна была исчезнуть за двое суток, но никуда особенно не делась. Может быть, Фейнриэль не хотел ее отпускать? Или они оба? Магия - не гномьи счеты, два золотых да два золотых всегда четыре, хоть во дворце, хоть в Клоаке; от эмоций и порывов души чары зависят куда в большей степени, чем от правильной формулировки. Поэтому настоящие малефикары не были «злодеями» – зато купировали себе всяческие эмоции, подобно тому, как охотничьим собакам купируют длинные хвосты. Нельзя, опасно. К печенью был чай. Который остыл уже; Орсино протянул Фейнриэлю чашку, нагревая в собственной руке. Чай быстро покрылся паром. «Нужно учить его дальше», - сколько раз напоминал? И еще напомнит, соблазн бросить все и сделать вид – забыли слишком велик. «Мессир». Официальное обращение – еще один крючок. Больно. Не до криков, но передернуться – вполне хватает. Больно. Фейнриэль выглядел строго и официально, со своей этой заплетенной косичкой, аккуратной мантией и обращениями. «Что ты должен делать… если бы я действительно знал». - Второй раз подряд идти в Тень опасно, - Орсино вздохнул. – Как твои кошмары? Ночью спал спокойно? Умалчивать насчет главной «небольшой проблемы» тоже было нельзя: - Ментальная связь, которая у нас образовалась... Фейнриэль, боюсь, она не разорвется, пока ты полностью не научишься владеть Тенью и снами. Орсино пожал плечами, и заставил себя смотреть в глаза ученику: - Я скажу одно: это опасная штука, и могло быть куда хуже. То, что произошло, и то, что происходит в любом случае не твоя вина. Стыдиться нечего. На словах это звучало убедительно. А голос, конечно же, сорвался – потому что между фейнриэлевых ключиц легло темное перышко тени, и Орсино несколько секунд ни о чем, кроме ямки и фарфорово-светлой кожи не думал. «Будет нелегко… да».
Feinriel: "Не твоя вина". Такие советы хороши, когда даешь их другому, но пытаешься примерить на себя - и терпишь неудачу. Фейнриэль ухватился за чашку, как за спасительную соломинку - Первый чародей передал чай и тут же убрал пальцы, как будто боялся лишний раз прикоснуться. Пока в руках горячий напиток, можно сконцентрироваться на том, чтобы не уронить, - это должно помочь не думать о другом. Значит, ментальная связь не исчезнет. Значит, придется как-то жить с этой тяжестью на сердце, и быть может, очень долго - в таком состоянии оказаться в Тени было бы равносильно самоубийству, сил для встречи с демоном Фейнриэль в себе не чувствовал. Глоток обжигающе-горячего чая - обжег язык, поморщился, - паника, в голове - полная сумятица, разброд, сотни мыслей и ни одной здравой. О, пресветлая Андрасте, разве же он думал хоть когда-нибудь, что будет сходить с ума, как какая-нибудь девчонка-магесса, провожающая обожающим взглядом своего учителя? Да, он всегда восхищался Орсино. Да, может быть, был даже немного влюблен - влюбленность, рожденная из преклонения перед тем, кто старше, мудрее, опытнее тебя. Но так, чтобы... до дрожи, до покалывания в пальцах, до того, что голос срывается... Знать о том, что виновата в этом магия - утешение небольшое. Фантомная боль не стихнет, если ты будешь знать, что она существует лишь в твоей голове. - Я не видел снов, - четко выговаривая слова, обдумывая каждую фразу. - С тех пор, как кошмары начали сниться, такого не было ни разу. И мне... "Плохо" - ...трудно сосредоточиться. "Потому что я все время думаю о той ночи" - Я понимаю, нам нельзя... "Быть вместе, хотя бы пока держится эта связь" - Может быть, есть способ с этим справиться? Обжигающе-горячий чай, даже кольцо на указательном пальце нагрелось, а пальцы по-прежнему ледяные. Фейнриэль понимал, что его неуклюжие попытки выяснить, что же все-таки ему делать, выглядят, как мольба, но ничего не мог с собой поделать. "Вы чувствуете то же самое, что и я, Первый чародей?" - Как у вас это получается? Справляться? "Потому что мне так долго не выдержать..."
Orsino: По-хорошему, им бы не видеться какое-то время. Беда в том, что Орсино не был уверен в эффективности – а из целительского опыта знал, что невылеченная болезнь превращается в хроническую, и здесь уже хоть всех добрых духов Тени призывай – без толку. Как «лечить» то, что с ними происходит? И надо ли «лечить», может быть, пройдет само? - Не буду говорить тебе «не нервничать» или что-то похожее, - Орсино уставился в собственную чашку с чаем. Была у него привычка, подогревать, пока вкусный напиток не превращался в выкипевшую водичку, редкостную гадость. Проявлялась эта привычка, когда о чем-то думал, спохватывался… и снова. Фейнриэль смотрел в свою, словно надеялся обнаружить там универсальное лекарство от их странной «болезни». Потом еще кивал. Без снов Фейнриэль спал, это хорошо. По иронии, заклинание и обучение – первый урок, во всяком случае, - оказался вполне успешен. - Фейнриэль. Это хорошо, что не было кошмаров. Это означает, что у нас получилось, - Орсино надеялся, что звучит ободряюще. Ну правда, это ведь *хорошая* новость! – И получится дальше. Все получится. Орсино запнулся. Хороший вопрос, мальчик. Как справляется он сам? Плохо справляется, даже сейчас приходится не-смотреть на Фейнриэля, обрубать любые… фантазии – напряженные мышцы под мантией, наверняка, капелька пота на спине; если Фейнриэль еще и к волосам прикоснется, Орсино точно не выдержит… Магия, просто темная магия; это-не-со-мной. Орсино никогда не привлекали ни мужчины, ни юноши. В его возрасте поздно менять предпочтения, не так ли? «А вот Фейнриэль…» - Это должно пройти, - решительно, не допуская сомнений. – Да, мне тоже… нелегко, ты знаешь, - короткий вздох. – Можно применять какие-то настойки, успокаивающие настойки. Но это и ослабит необходимую связь. Орсино поставил на стол опять остывшую чашку. - Или позволить быть тому, что есть. Только, Фейнриэль, помни: это просто магия. Понимаешь? Магия, с которой трудно справиться, но не… «Не влюбленность и не страсть». Вслух не договорил. Слишком жестоко.
Feinriel: Стук опущенной на стол чашки – как будто поставлена точка над «и». Орсино не договорил, но Фейнриэль угадал без слов, почувствовал по нарочито безразличному тону – то, что с ними происходит, это магия, безумие, но не более того. И хуже всего то, что какая-то часть Фейнриэля, возликовав, встрепенулась, крича – «да, и мне этого достаточно!», - потому что в этом жесте ему почудилось не одобрение, нет. Но смирение с ситуацией, в которой они оказались. Теперь можно. Только помни, что ты – не любишь, тебя – не любят. Так легко оказалось свалить все на магию, клятые «побочные эффекты», это они виновны в том, что Фейнриэль и Орсино оказались в невольных заложниках своих же собственных способностей. Отпустить бесплодные метания. Позволить себе плыть по течению. И наконец сделать то, что хочется. Фейнриэль осторожно поставил чашку на стол рядом с чашкой Орсино – испугался, что выронит из дрожащих пальцев хрупкий фарфор. Первый чародей стоял так близко, что сделай он только шаг… мысли путались, собственное частое дыхание казалось оглушающее громким. Фейнриэль подался вперед, всего на полшага – и остановился. Так близко, головокружительно близко – опущенная рука, - совсем рядом с его собственной кистью, пальцы в прорезях перчаток едва заметно вздрагивают. Они одного роста, - Фейнриэль мог, если бы захотел, посмотреть в глаза Орсино, - но слишком боялся. Вдруг он неправильно понял слова Первого чародея? Поэтому – до рези в глазах, - вглядываться в ровные стежки вышивки на вороте мантии и плечах, - скромное украшение, хоть и золотой нитью. И лицо Орсино совсем рядом – только поверни голову и их щеки соприкоснутся, - даже тепло чувствуется, и едва слышное прерывистое, тщательно сдерживаемое дыхание. И опять занемели губы. Медленно текли секунды, затейливые часы на стене по капле отмеряли уходящее время, и – Создатель, как же глупо, должно быть, выглядит его порыв! Но отстраниться нет сил, можно только надеяться на то, что Орсино знает - «вы же сами сказали, что понимаете», молиться без слов – пожалуйста. Еще хотя бы раз.
Orsino: Потом это будут сухие строчки. Что-то наподобие: «при использовании заклятия Соединенного разума, могут возникать эффекты, такие как…» - можно обозвать, например «сильным телесным влечением», или «симптоматикой, сходной с влюбленностью»; все равно, что назвать Урну Андрасте – «могилой сожженной женщины». Орсино ведь обещал своему «знакомцу» полный отчет (тот был недоволен тем, что живого сновидца так и не получит в руки). Утаивать тут нечего. Для магии – ничего святого, секс – всего лишь ментально-физическое проявление. Фейнриэлю об этом тяжело думать, пожалуй. В его возрасте вообще считаешь, что каждое свидание важнее Истязаний, а за поцелуй симпатичной девочки готов демона Гордыни на поединок вызвать. Вот только Орсино – не девочка… Фейнриэль не останется прежним после этих «занятий». Орсино предполагал последствием – цинизм, например, «любовь? Какая, к драконам, любовь еще!» Жестоко, но, может, к лучшему. Магам нельзя любить. Семью заводить – не рекомендуется, детей – и вовсе всегда в другой Круг забирают, даже если без способностей рождается, не выпускают – проявиться дар-проклятье в любом возрасте может. Учитель и ученик – только учитель и ученик. А обучение может быть разным. Это… тоже обучение. - Не надо бороться с собой, - Орсино мягко перехватил нерешительно протянутую – недо-протянутую, где-то на полпути застрявшую ладонь Фейнриэля. Аж искрами побежало – от кожи к кожи, в прямом смысле искрами, рыжими такими, у кошек по спине еще «щелкает» похоже. Прикоснулся своей-его, сжатыми ладонями к подбородку Фейнриэля; часто задышал - нет смысла притворяться, полуприкрыв глаза проговорил: - …не надо. Бороться. Иначе продолжить не получится. Надо продолжить. Мы победим кошмары. Ты победишь. «Делай все, что хочешь – ты знаешь, я тоже этого хочу, не могу не хотеть. В своем роде, уникальный эффект… запечатлеть бы в каком-нибудь зелье или амулете – и хоть продавай пожилым парам, мечтающим вернуть страсть».
Feinriel: Больно. Создатель сохрани, как же больно. Осознание этого накрыло Фейнриэля, когда он, отняв ладонь Орсино от своей щеки, целовал пальцы – по одному, - касался губами ладони, затянутой в ткань перчатки. Больно и горько так, что в уголках глаз появились слезы – ну зачем так, ты ведь знал, на что идешь. Слышал правильные, хоть и жесткие слова, но не хотел слышать. Только магия, не больше. И продолжать – больно, и не продолжить – невыносимо. Все еще не поднимая глаз, прижался, уткнулся носом в шею, под самым ухом, задышал прерывисто – глупая, смешная надежда, что он сможет переломить ситуацию, сможет заставить Орсино осознать… а что, демон побери, осознать? Что он нужен? Неправда, Фейнриэль для него всего лишь ученик – да, с особыми способностями, но все-таки один из многих. А что насчет него? Разве в самых смелых мечтах хоть раз он мог бы предположить, что захочет близости с Орсино? Это все равно, что желать Невесту Создателя… Бессмысленные, глупые мысли. А магия – пульсация в висках, искрами по коже, волнами энергии – от корней волос до кончиков пальцев. И снова нарастает желание – темное, беспощадное… но не безличное, нет. Фейнриэль поднял руки к волосам, развязал шнурок, распустил по плечам светлые пряди. Пусть будет как будет. Расстегнул мантию, повел плечами – она соскользнула вниз, улеглась у ног; приложил к своей груди, к бешено колотящемуся сердцу, ладонь Орсино – все еще в перчатке. Касание плотной ткани к обнаженной коже было… странным, но вовсе не неприятным. А затем потянулся за поцелуем – прикрыл глаза, растворяясь в ощущениях, стараясь не думать. Потом будет легче. Должно быть легче.
Orsino: Этот взгляд! Не просто вожделение, не просто страсть. Куда проще было бы, пойми Фейнриэль все так, как оно есть – и отнесись соответствующе, но нет, заклинание затронуло не только тела, разум тоже… Вот опять Орсино *оправдывался* - «всего-лишь-магия». Все эти часы, дни, только и делал, что оправдывался. Иначе было бы омерзительно, куда омерзительнее, чем самый кровавый ритуал – взять чужую судьбу и сломать, вроде яблоко зеленое надкусить и выбросить – кислое. Андрасте знала, Орсино не хотел этого. Андрасте и Создатель знали, но знал ли Фейнриэль? Даже теперь, когда сказали напрямую? Уткнулся в шею, дыхание соприкасалось с чувствительной мочкой уха; уже от этого Орсино зажмурился, теряя самообладание, хотелось сорвать с себя одежду, запутаться, словно в прошлый раз в прихотливых застежках, торопиться, едва не ломая ногти. Искрило теперь в волосах, в мышцах спины, постепенно энергия спускалась вниз. Фейнриэль сдался. Сдался – в этом жесте, рассыпанные волосы; и когда Орсино открыл глаза, то даже зажмурился снова. Будто не было ничего, никаких пары дней и разговора. «Делай то, что нужно. Делай то, что не можешь не делать». И раздевался дальше, обреченный… почему обреченный; Орсино хотелось встряхнуть его – могло быть хуже, мне рассказать, как *другие* платят за магию крови – чтобы ты понял, нам повезло, очень повезло… Ах да, то самое объяснение, которым утешал себя столько времени. Утешил. Убедил. Себя. Перчатка закрывала руку и мешала. Орсино сдернул перчатки, открывая сначала ладони, и только потом - от горла и ниже, - снял остальную одежду. Фейнриэль уже ведь ждал его. Нельзя было заставлять ждать дольше.
полная версия страницы